Воспоминания фаворитки [= Исповедь фаворитки ] - Александр Дюма

Войдя к королеве, я рассказала ей о том, кого мы встретили на лестнице, и она тотчас позвонила, вызывая лакея.

— Пусть капитан Караччоло зайдет ко мне, прежде чем идти на Совет, — распорядилась она. — Я хочу говорить с ним.

Потом, обняв меня, она вздохнула:

— Ты что-нибудь понимаешь в том, что происходит? А мы ведь думали, что избавились от этих французских кораблей! Чего ему нужно от нас, этому адмиралу де Латуш-Тревилю с его трехцветными знаменами и кокардами? Может быть, он явился сюда проповедовать республиканские идеи, хочет и нас превратить в революционеров? О, лучше бы ему остеречься! Мы предупреждены вовремя, нас не застанешь врасплох, как Людовика Шестнадцатого и Марию Антуанетту! Что касается меня, то я объявляю заранее, что буду беспощадна.

У меня не было времени ответить, так как дверь распахнулась и нам объявили о приходе капитана Франческо Караччоло.

— Входите, сударь, входите! — сказала королева. — В прошлый раз вы оказались единственным, кто меня поддержал.

Караччоло поклонился:

— Это большое счастье для меня, — отвечал он, — потому что в прошлый раз ваше величество защищали честь Неаполя.

— Хорошо, но скажите начистоту, что происходит сегодня?

— То, что я и предсказывал, государыня. Французская эскадра побита и рассеяна штормом. Если бы мы продержались всего сутки, мы стали бы хозяевами положения.

— Может быть, нам еще не поздно ими стать?

— Каким образом, государыня?

— Как? По-вашему, французские корабли вернулись в Неаполь потому, что они сильно потрепаны?

— Насколько я могу судить, — ответил Караччоло, бросая взгляд на море, — там нет ни одного судна, которое не понесло бы ущерба.

— Прекрасно. Так почему бы не использовать выпавшее нам преимущество и не попытаться сегодня сделать то, на что мы не осмелились в прошлый раз? Надеюсь, вы по-прежнему готовы бросить ваш корвет в атаку на флагманское судно?

— Это невозможно, государыня!

— Невозможно? Как так?

— В прошлый раз я предлагал атаковать противника.

— И что же?

— Сегодня этот противник стал нашим союзником.

— Нашим союзником?

— Без сомнения. Мы дали друг другу слово, и наш договор был подписан. В тот раз адмирал де Латуш-Тревиль явился диктовать свои условия враждебной державе. Сегодня он пришел просить помощи у державы союзной. В тот раз я считал, что драться — наш долг. Но атаковать их сегодня было бы предательством.

— Но если бы, тем не менее, вы получили приказ короля?

— Приказ атаковать?

— Да.

— Государыня, я надеюсь, что король не даст мне подобного приказа.

— А если все-таки даст?

— Я буду принужден с сожалением уйти в отставку.

— Эмма, ты слышишь, что он говорит! — воскликнула королева, поворачиваясь ко мне. — Суди о других на этом примере, как они нам преданы!

Затем прибавила, вновь обращаясь к Караччоло:

— Хорошо, сударь: я узнала от вас все, что мне требовалось знать. Больше я вас не задерживаю.

Караччоло откланялся и удалился.

— Вот все и объяснилось, — продолжала королева. — Флотилия потерпела ущерб и прибыла в Неаполь для ремонта. Почему бы и нет? Ведь Неаполь, как говорит гражданин Караччоло (она насмешливо подчеркнула слово «гражданин»), Неаполь теперь союзник этой республики, объявившей войну королям и готовой обезглавить моего зятя. Не так ли?

Я молчала.

— Что же, — спросила королева, — ты мне не отвечаешь? Тебе нечего мне сказать?

— Я боюсь ранить чувства моей королевы, высказавшись откровенно.

— Ранить меня? Тебе? Да ты с ума сошла! Каким образом ты можешь меня ранить?

— Согласившись с мнением этого человека.

— Какого человека?

— Князя Караччоло, и Бог свидетель, я соглашаюсь с ним вовсе не из симпатии к нему.

— Стало быть, ты считаешь, что эти французы правы, с такой наглостью садясь нам на шею?

— Я считаю, государыня, что не правы были мы, когда заключили с ними договор.

— И что теперь, когда он уже заключен, мы должны терпеть последствия данного нами слова? Возможно, ты и права. Надо посоветоваться по этому поводу с сэром Уильямом.

В это время французы уже вошли в гавань и стали на якорь как в порту дружественной страны.

Час спустя мы узнали, что все произошло именно так, как предвидел капитан Караччоло. Едва французские суда успели выйти в открытое море, как их застигла страшная буря: семи судам из одиннадцати были причинены серьезные повреждения, и адмирал де Латуш-Тревиль, имея на руках договор, который обеспечивал Франции преимущества, предоставляемые режимом наибольшего благоприятствования, вернулся с просьбой отремонтировать пострадавшие суда, а также рассчитывая возобновить запас пресной воды и условиться в порту о покупке провизии, канатов и парусины.

Все эти просьбы были исполнены.

Более того: желая поскорее избавиться от опасных гостей, правительство Неаполя поспешило снабдить адмирала рабочими, снастями, корабельным лесом и съестными припасами, а также приказало проложить временный акведук до конца мола, чтобы подавать французам воду Карминьяно — источника самой вкусной и целебной местной воды.

Королева была не в силах без конца видеть перед глазами ненавистную французскую форму и отвратительные трехцветные флаги, и она удалилась в Казерту, хотя стояла зима: наступил ее самый холодный месяц — январь. Меня она взяла с собой.

Пока мы были в Казерте, в Неаполе осуществлялись худшие предчувствия королевы. Так ли уж Латуш-Тревиль нуждался в том, чтобы подправить свои корабли, или все эти работы были скорее притворством, а на самом деле он следовал секретным инструкциям Республики, имеющей намерение сеять революционное возмущение во всех странах, с которыми Франция вступала в соприкосновение, как бы то ни было, адмирал использовал свое присутствие в столице Королевства обеих Сицилий, чтобы побудить неаполитанских патриотов организовать тайное общество с целью подготовить Южную Италию к торжеству тех идей, что уже одержали верх во Франции.

Каждый день его офицеры — а, как известно, французское морское офицерство по большей части отличается образованностью и имеет немало достоинств, — итак, офицеры ежедневно сходили на берег и, смешиваясь с местным населением, вербовали сторонников, сеяли в юных умах семена революции, из-за которой несколькими годами позже прольется столько крови! Накануне того дня, когда эскадра должна была поднять якоря, юные неаполитанцы устроили для офицеров большой обед, там пели революционные песни, среди прочих — «Марсельезу», только что сочиненную Руже де Лилем, песню, что, прозвучав, подобно грому небесному, 10 августа, принесла автору столь грозное бессмертие. Юнцы возносили хвалы красному колпаку и клялись здесь, в Неаполе, обзавестись такими же трехцветными кокардами, призванными заменить белую кокарду Бурбонов.